Юрий Ценципер - Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива

Дом на Ленина, 95, откуда вы впервые пошли в школу. И бабушку, и дедушку, куда так охотно бегали на Советском, и школы и т. д.

Письмо небрежно написано, слишком много воспоминаний. Крепко обнимаем тебя и целуем.

Проводи весело время, радуйся, что мог посетить дорогие сердцу места.

Но вскоре бабушку настигает рак легких. 11 октября 1958 года отец был у нее в больнице. Вот что он записал тогда из слов бабушки:

“Может быть, меня надо поставить и сказать, чтобы я шла”.

“И тогда или я встрепенусь и пойду, или умру”.

“И это будет хорошо…”

“Вы не должны этого бояться. Это будет покой”.

“Джек Лондон ползал по снегу, а я?..”

“Я сама не знаю, что мне нужно”.

“Самое главное – надо заставить меня побороть это безразличие к жизни”.

“Мне все безразлично”.

“Мне надо просто встать и встряхнуться. Но я сама не могу. А вы не хотите мне помочь”.

“Мне надо ходить самой”.

Двадцать шестого октября дежурившая медицинская сестра записала последние бабушкины слова:

Чтобы никто не плакал и заботились о моей сестре, и не оставляли мужа, и пусть он не расстраивается, видеть хочу всех, но не расстраивать.

Ада чтобы не плакала. Мося пусть бережется. Муля мучился две последние ночи.

А. Л. много наговорила глупостей. Внуки пусть будут счастливы.

Чтобы никуда не возили, а прямо отсюда.

Двадцать восьмого октября она умерла.

Дедушка после ее смерти жил у нас в школьной квартире. Прошло полгода…

Двадцать девятого марта 1959 года был прекрасный солнечный весенний день. Шли какие-то выборы, в школе был избирательный участок, и отец работал на нем.

Около 11 часов утра дедушка схватился за сердце, сказал, что больно, и прилег. Юра и Володя вызвали отца с избирательного участка и позвонили в “скорую помощь”. С дедушкой в больницу поехал отец. Смерть наступила прямо в машине – обширный инфаркт.

Короткие разлуки

В семейном архиве сохранились письма отца и мамы конца 50-х, когда они часто бывали на лечении в санаториях. Вот мама пишет из Литвы отцу, который лечится под Москвой:

Мишуня! Ни от кого ничего нет! Я одинокая, покинутая на берегу Балтийского моря женщина. Мне грустно. Мне грустно вдвойне от мысли, что ты дурак. Ты любишь море, но сидишь на мели в Сходне. Оно есть в Паланге.

Ты не любишь жару. Изнываешь от нее в Сходне. В Паланге не жарко.

Ты ненавидишь комаров и мух. Они жрут тебя в Сходне. Их нет в Паланге.

Ты любишь гулять. Любишь красивую природу. Но ты шляешься по спецсанаторному парку. Как здесь красиво! Блекло-зеленое море, белый песок и дюны, и лес, и мол! Новые люди и нравы. Много красивых, загорелых женщин, а не спецсанаторные мужчины. И скучающая жена. А кругом счастливые семьи, но это не для меня.

Привет.

От отца маме:

Атенька, отдыхай изо всех сил.

Я тебя крепко целую (и симпатичных загорелых женщин, которых там, по твоим словам, так много).

Лечусь, читаю, брожу, ни о чем не думаю. Сейчас сижу после завтрака на скамеечке. Сегодня утром на столике, где стоят банки для анализов, обнаружил на них (банках) такие надписи: “Моча тов. …”, “Моча тов. …”. Видал, как уважительно!

От мамы из Паланги:

Здесь очень хорошо. Публика отдыхает здесь разная – много литовских евреев с большими шумными семьями. Говорят только по-еврейски, поют красивые песни и селятся вместе на определенных улицах, даже на пляже занимают место для всех “идышков”. Многие из них чудом спаслись из гетто, Освенцима и т. д.

А это от мамы из Москвы:

Куда: Гагры, Абхазская АССР, санаторий “Нефтяник”, корпус 2, Ценциперу М. Б.

Дорогой наш плавающий и загорающий муж, отец, сын (и дух святой!) …

…Мой дорогой, мой милый Носач!

Завтра день твоего рождения. По привычке убрались, наварили всего, но тебя нет, ты далеко, ты с другими. А к тому же на улице так мерзко!

В общем, поздравляю тебя горячо и желаю всех благ. Но мне немного грустно. Хотя ты в последнее время (после моего приезда) такой был усталый, такой неласковый, что скучать, собственно говоря, не о чем и не о ком.

Желаю тебе здоровья, бодрости, успехов и всего прочего.

Отец поздравляет и нас с праздником:

Поздравляю с праздником моего рождения. Посылаю снимок, который я сам с себя сделал в первый день с моего балкона.

Вчера получил, Атенька, твою открытку. Читал всей палате вслух. У нас – чудно.

А эту телеграмму по пути в Севастополь он направил сам себе. И ведь пошел на почту и получил!

Куда: Севастополь, почта, до востребования, М. Ценциперу.

АШУНЬКА, БУДЬ ЗДОРОВ – ПОЗДРАВЛЯЮ ТЕБЯ В СЕВАСТОПОЛЕ. ЦЕЛУЮ И – БУДЬ ЗДОРОВ, АШУНЬКА.

Отец – из Литвы:

Живу я не так, чтобы весело, а просто не скучаю. Культмероприятия (на которые я, впрочем, не хожу) чередуются с треклятым питьем теплой жижицы из минерального источника “Друскиненкай”. Стоят разные угрюмые мужики и, аккуратно отставив пальчик, прихлебывают (гомеопатическими дозами) теплую бурду. Смакуют, отрыгивают, толкуют о стуле, который уже был и который еще будет… (Дорогой мой туберкулез! До чего же ты был хорош и как мало в те времена я ценил тебя…)

От мамы отцу – из Москвы:

Живем мы с Юркой хорошо. Только скучно очень без тебя и Володика. Как нам хорошо всем вместе, но чувствуется это только в разлуке. Придет ли когда-нибудь время, что ты захочешь с нами отдыхать?

Приключения педагога

На каком-то совещании, сидя рядом с адмиралом, отец надумал “подружиться” через него с военным кораблем – флагманом Северного флота крейсером “Александр Невский”. Получилось.

В одной из газетных статей он писал:

Поделился замыслом с учителями. Тоже “завелись”. Подкатывал Новый, 1958 год. Листок календаря подсказывал первый ход: каждый школьник – каждый! – готовит личный подарок с непременным письмом. (Кстати, выпала нам своеобразная удача: тысяча двести школяров и почти столько в экипаже. Значит, ни одного обделенного.)